Заложница. Книга 3 - Страница 48

Но ее светлость страшно разозлилась, узнав о бегстве сына с лаэйрой и об убийстве Бретты. Орала на Регорса так, словно была самой скандальной торговкой городского рынка, а он — мелким воришкой, укравшим у неё пучок редиски. В запале Юнгильда проговорилась насчёт своих истинных планов, в единый миг свергнув несчастного генерала с вершины хрустальной башни его иллюзорного замка в глубокий ров, наполненный нечистотами.

А немного поостыв и спохватившись, несказанно изумилась, обнаружив перед собой предусмотрительного, бдительного и непоколебимо уверенного в правоте своих действий командующего армией вместо наивного и готового ради неё на все солдафона. Она пыталась рыдать и взывать к его былым чувствам, но генерал уже совершенно прозрел и лезть в пучину розового тумана более не желал. Да и не смог бы, острая боль осознания своего предательства отравляла каждый миг его существования.

И она только многократно усилилась, после того как вернулся с пустыми руками отряд гвардейцев, посланный Меркелосом вдогонку за беглецами. С того дня по казармам пошли гулять рассказы о последних словах герцога загнанного в непроходимое ущелье вместе с молодой женой. Однако отправленный на их поиск отряд лучших следопытов не обнаружил ни малейших следов не только герцогской четы, но и советника Меркелоса, оказавшегося тайным шпионом Юверсано.

Длинный и широкий стол в столовой уже был накрыт, и в стоявших с торца креслах, которые по правилам предназначались правящему герцогу и его супруге, сидели ее светлость Юнгильда дэй Крисдано и Лархой, разодетые как на торжественный приём.

— По-моему, ваша матушка не поверила в вашу подлинность, — скорбно произнёс Зрадр и огорчённо вздохнул.

А в следующий момент кресла герцогини и ее младшего сына приподнялись и легко перелетели чуть дальше, оставляя во главе стола свободное место, куда догадливые слуги тотчас поставили два новых кресла.

Хатгерн твёрдым шагом прошёл к своему месту, уселся, и устало предложил спутникам:

— Устраивайтесь, друзья мои, где вам удобнее.

— Вы не желаете поцеловать руку вашей матушке, ваша светлость? — оскорблённо осведомилась Юнгильда, едва придя в себя неприкрыто сверля недобрым взглядом устраивающихся вокруг сына людей, — боюсь, ваша поездка нанесла урон вашим манерам.

— Пока не желаю, — сухо ответил Харн, не обращая внимания на подколку, — сначала выясню, кто рассыпал яд по мебели в моих комнатах. И вам придётся обходиться без моих поцелуев весь остаток жизни… если дознание приведёт к вам.

— И какой же там был яд? — с холодной усмешкой осведомилась ее светлость, и поднесла к губам вилку с кусочком рыбы.

Даже не подозревая, какую катастрофу вызвали эти слова и безразличие, с каким они прозвучали в душе герцога. Там рушились мосты и туманные замки, горели заповедные чащи и васильковые поля, пересыхали хрустальные родники и стремительные реки, превращались в пыль города и скалы.

Всё то незыблемое, с чем отождествляется в сознании людей святые слова семья и родительская преданность. То, за что можно уходить в бой, на охоту и на поиски сокровищ, и ради чего стоит оттуда возвращаться.

Много лет Харн надеялся, что и у него все это есть, а вот теперь ясно понял, как глубоко обманывался. Судьба дала ему многое, знатность и титул, богатство и герцогство, но жестоко обидела, лишив одной из важнейших для человека вещей, материнской любви.

Ни одна из женщин, которых он мог наблюдать, не стала бы так равнодушно кривить губы и спокойно смаковать рыбу, узнав о рассыпанных в комнатах сына ядовитых зельях. И это давало ему право на такую свободу в принятии насчёт неё решений, о какой он и близко не помышлял всего несколько минут назад.

— Вам лучше знать, ваша светлость, — вернул герцогине едкую усмешку дракон, — ведь именно вы запретили входить в покои вашего сына слугам и стражникам. И никто кроме вас не знает тайных ходов, и не может попасть в закрытые комнаты. А кроме того, ваши сундуки и шкатулки воины Регорса наверняка не обыскивали… как у всех остальных.

— Ей не нужно было прятать яды и зелья в сундуках, — негромко сообщил скромно сидящий самым последним Меркелос, — ей доставляли снадобья, оружие и амулеты спрятанными в статуэтках из мангрового дерева.

— Он говорит правду, — кротко сообщил герцогу Зрадр.

— С каких пор тут верят шпионам и предателям? — бросив вилку, гордо выпрямилась Юнгильда, — и кто такие эти дурно воспитанные люди?

— Это мои друзья, и в отличие от вас они замечательно воспитаны, — сухо прервал герцогиню Хатгерн, — и никогда не предали ни родину, ни своего собственного сына. Даже Меркелос, как ни печально.

— Меня заставили обстоятельства… — глухо обронил секретарь, — но я не оправдываюсь. И раз она решила первой назвать меня предателем… то и я считаю себя свободным от слова чести. Думаю, ее светлость ещё не успела перетаскать в дальний проход секретного тоннеля всё золото и драгоценности, которые Лархой выносит из сокровищницы в потайных карманах каждый раз, как идёт присмотреть для матушки украшение на приём или бал. Его ведь казначеи не обыскивают. Кроме того он всегда исправно возвращает вынесенное… в руках.

— Скотина! — вскочив, яростно выкрикнула герцогиня, и, мгновенно выхватив из декольте какую-то вещицу, запустила в бывшего сообщника.

Очень ловко швырнула, Харн и не подозревал в своей родительнице подобного умения. Как не думал и о том, что встревожится за советника, которого едва терпел, несмотря на несомненную пользу, которую приносили его сведения. А сейчас даже дёрнулся в его сторону, словно мог перехватить нечто непонятное, но явно мерзкое. И в тот же миг расслабился, рассмотрев, как злосчастный снаряд завис на расстоянии в локоть от побледневшего пухлого лица Меркелоса.